Илья Шаблинский • Памяти Анатолия Ивановича Лукьянова

Я выражаю мои самые искренние соболезнования моему другу Елене Лукьяновой в связи с кончиной ее отца Анатолия Ивановича Лукьянова.

По-моему, сейчас важно вспомнить о его роли в середине и конце 80-х. Как бы к этому ни относились те, кто считались его противниками или единомышленниками, он был одним из архитекторов демократической реформы конца 80-х годов.

Ирония истории, однако, состоит в том, что о главном достижении всей жизни Анатолия Ивановича — восстановлении в ту пору демократических институтов в России, отключении репрессивной машины, освобождении прессы — как-то не очень неинтересно или не очень выгодно сегодня упоминать тем, кто вспоминает о его вкладе в нашу историю. И самому Лукьянову, судя по его немногим интервью, эту тему приходилось обходить. Кривая усмешка политической судьбы.

Какие реформы? Зачем? Сегодня уже вроде бы и забыли. Страна с начала 80-х годов пребывала в тяжком экономическом кризисе. Его отдельные стороны — продовольственная проблема, технологическое отставание — были вполне очевидны всякому человеку, не лишенному зрения. Страна жила крайне бедно и скудно. Но при этом тогдашний политический режим продолжал говорить с людьми кондовым языком газетных передовиц, которые никто уже не воспринимал всерьез.

Иногда я прошу студентов зачитывать фрагменты этих передовиц «Правды», «Комсомольской правды», «Советской России» за 1981-й или 1982-годы. Они смеются, говорят, что так писать, выражать мысли даже специально невозможно. 
Партийная верхушка при этом чувствовала себя превосходно. Они могли и дальше жить своим тесным партийным мирком со своими заказами и спецпайками. Но вот, все же, были и те, кто это отставание, этот кризис сознавал.

Да, об этом, конечно, не написали и не напишут в некрологах и памятных статьях, его коллеги по КП РФ. Лукьянов ведь был в команде реформаторов. Вместе с Горбачевым, Яковлевым, Шеварднадзе. Ну, добавлю еще Георгия Шахназарова. Имена ненавистные для нынешних почитателей сталинской эпохи. И именно Лукьянов должен был решать едва ли не самые сложные и деликатные задачи, связанные с демократизацией.

Первые конкурентные выборы в марте 1989. Постановление Съезда о секретных протоколах к советско-германскому пакту 1939 года. Возвращение многопартийности в декабре 1990 года. Ничего себе вехи! Многие проекты постановлений он писал сам — знаю от Шахназарова.

Другая веха, примета той поры — перестали сажать. За то, что без раздумий сажали раньше — за попытку создания независимой от власти организации, за любую публичную критику властей, да за что угодно — по доносу. Как сажали еще в начале 80-х? Поинтересуйтесь, скажем, у Глеба Павловского. Лукьянов отвечал за это направление тоже, и, в общем, понемногу карательную политику изменил или отменил. По всей стране. От Литвы до Казахстана. Ну да, где-то больше, где меньше. Но началась новая политика. В этой связи Лукьянову пришлось немало общаться с Андреем Сахаровым, который из ссылки был, как все помнят, возвращен. Это, вообще, отдельная тема.

Шахназаров сказал мне как-то, что меня (и моего друга Валеру Байдина) не арестовали в сентябре 1987 г. после создания некоей организации, лишь потому что Лукьянов объяснил Чебрикову: мол, политика изменилась, сейчас ведем диалог.

Да, он был, пожалуй, наиболее близким соратником Горбачева. Насколько близким, может, наверно, сказать теперь только Елена Лукьянова. При этом Лукьянов был, что называется, человек дисциплины, старой закалки — и ни о каких разногласиях с Горбачевым тогда не говорил. И то, почему и когда между ними возникли противоречия, мне, например, до конца не ясно. Бог знает. Новый Союзный договор? Были какие-то альтернативные варианты? Наверно, нужно было заключать этот договор.

Наверно. 
Драма, которую пережили тогда эти люди, группа реформаторов, дошедших до некоей точки невозврата — просто шекспировская. Причем, в буквальном смысле: ведь решались судьбы государства.

И вехи личной судьбы Лукьянова это подтверждают: взлет — кризис — тюрьма — почти триумфальное возвращение (я помню первое заседание ГосДумы в 1994 году!). Да, возвращение, которое уже не играло особой роли. Потому что дело жизни было уже сделано.

Кто-то может холодно иронизировать над тем, что понятие «социализм» для него до конца жизни было весьма значимым и серьезным. Да, точно значило. Но у него оно точно не подразумевало монополию на власть одной группировки и сытое довольство ее функционеров.

Дело его жизни было сделано, что бы потом не говорил сам Анатолий Иванович, что бы потом ни говорили те люди, из другого политического лагеря. Русская история уже нашла для него место. Вполне достойное место.

Илья Шаблинский

–––––––––––––––––_______________

Постскриптум от блоггера

Елена Анатольевна Лукьянова – та, на которую мы в эти дни возлагаем все наши надежды, – потеряла папу. И вдруг стало ясно: Анатолий Иванович не был лишь папой Елены Анатольевны. Конечно нет. Как можно было так подумать? За эти дни было вспомнено и прочитано столько всего, что просто поразительно.

 Граждане разного ранга, разных так сказать социальных размеров, высказывались так особенно, настолько глубоко порой, значительно, осознающе что-то своё, истинно важное. 

Что-то вдруг поняла и я. Я вспомнила себя, двадцатилетнюю, как я сходила с группой граждан к совершенно нереальной тогда величине, самому Анатолию Лукьянову – стенографировала. Три года спустя я попала казалось бы аж к самому А.Чубайсу, практически  прямо в кабинет, с Сергеем Степанянцем. Там было про деньги, бизнес и «Технический прогресс». Но помню ощущение обыденности, разочарования, грусти. А к А.И.Лукьянову мы летели, и от него летели. У него же все были вытянуты в струнку. Это была чётко другая планета, совершенно иной уровень. 

 Он был действительно первым. Эта его встреча с группой МОИ, о которой к счастью есть ещё в Сети какие-то воспоминания, была будто межпланетным контактом. Ей вроде не было придано значения, но вдруг все её вспомнили. Для меня это было впервые на подобном уровне, да и мало что ещё в жизни напоминало это в общем-то огромное событие. 

Помню, что надежд, что что-то сдвинется, буквально не было. И вдруг – произошло. Нас не пнули: дверь открылась, и в неё вошло будущее. Митинг в феврале 1990, на который было нужно разрешение, необходимостью добыть которое и была обусловлена высокая встреча, дал почувствовать, что назад дороги нет. Мир изменился. Небожители здороваются с нами за руку. Равенство, свобода – всё приходит. Иная жизнь, иное время. Всё иное.

Место захоронения было абсолютно вещим моментом. Сразу объявили, что Анатолий Иванович будет возможно похоронен на Троекуровском. «Неужели?». И вылетело «будем надеяться!». Потом – неопределённость. Но он и тут подал нам руку. Явственно и по-свойски. А это много значит. Ведь и мы живём и умираем во благо Отчизны. Для иных из нас близость могилы столь значительного человека к нашим родным гробам – воистину большая честь.